Кто кого

Юнг ввёл типологию: одни художники владеют своим художеством, другими художниками владеет их художество.

Для интровертивной установки характерно утверждение субъекта с его осознанными намерениями и целями в противовес притязаниям объекта; экстравертивная установка отмечена, наоборот, покорностью субъекта перед требованиями объекта. Драмы Шиллера, равно как и основная масса его стихов, на мой взгляд, дают неплохое представление об интровертивном подходе к материалу. Поэт целенаправленно овладевает материалом. Хорошей иллюстрацией противоположной установки служит «Фауст», 2-я часть. Здесь заметна упрямая непокорность материала. А еще более удачным примером будет, пожалуй, «Заратустра» Ницше, где, как выразился сам автор, одно стало двумя <...>

Несомненно, я не скажу ничего нового, заведя речь о роде художественных произведений, которые текут из-под пера их автора как нечто более или менее цельное и готовое и выходят на свет божий в полном вооружении, как Афина Паллада из головы Зевса. Произведения эти буквально навязывают себя автору, как бы водят его рукой, и она пишет вещи, которые ум его созерцает в изумлении. Произведение приносит с собой свою форму; что он хотел бы добавить от себя, отметается, а чего он не желает принимать, то появляется наперекор ему. Пока его сознание безвольно и опустошенно стоит перед происходящим, его захлестывает потоп мыслей и образов, которые возникли вовсе не по его намерению и которые его собственной волей никогда не были бы вызваны к жизни. Пускай неохотно, но он должен признать, что во всем этом через него прорывается голос его самости, его сокровенная натура проявляет сама себя и громко заявляет о вещах, которые он никогда не рискнул бы выговорить. Ему осталось лишь повиноваться и следовать, казалось бы, чуждому импульсу, чувствуя, что его произведение выше его и потому обладает над ним властью, которой он не силах перечить. Он не тождествен процессу образотворчества; он сознает, что стоит ниже своего произведения или, самое большее, рядом с ним — словно подчиненная личность, попавшая в поле притяжения чужой воли. — К. Г. Юнг. Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству

Огрубим для ясности. Первые — интровертивны, невротичны; вторые — экстравертивны, шизоидны. Первые силятся прикарманить и «использовать» Сокровище благих; вторые — поют как поётся. Первые здравомыслят и очень стараются ради результата; вторые безумны и бесцельны. У первых есть цель, но нет смысла; у вторых — только смысл. Первым нужен тот или иной профит. Вторые не хотят ничего для себя (иногда даже просто не могут хотеть).

Полюс перестраховывающегося, собирающего и удерживающего, эгоцентризма — против полюса лёгкости, открытости, отваги, доверия и щедрости. Суть намерений первых в том, чтобы загнать То, Чего «нет» — в тюрьму того, что «есть», ограничить предположения — фактами, риск и свободу — гарантиями, чтобы поработить веру знанию.

Вера и гнозис

Вера противоположна знанию. Знание базируется на эмпирических фактах, о которых нам сообщили органы чувств и дискурсивное мышление; вера не базируется ни на чём, осуществляясь в фактологическом вакууме.

Знание говорит мне: того, например, текста, что я напишу через месяц, — сейчас нет нигде. Это, как говорится, факт. Вера же этот факт игнорирует.

Аз — есмь, а текста нет. Я равен самому себе и ограничен самим собой; текст — не ограничен ничем (т. к. его нет). Меня отделяет от него онтологическая пропасть. Для того, чтобы её преодолеть, чтобы разделить своё бытие с ним, я должен разрушить свои пределы — уничтожить себя такого, каким я фактически являюсь теперь, — и прыгнуть в пустоту. Это и будет акт веры.

Там я либо встречусь со своим новым текстом, мы обнимемся и вместе улетим в свою серебряную страну — либо я разобьюсь о твёрдый камень нового факта, состоящего в том, что никакого текста как не было, так и нет.

По сходной схеме, полагаю, был сотворён мир — самоумалением, отказом от полноты и замкнутости, рискованным прыжком в пустоту, не мотивированным ничем, кроме любви к тому, что, возможно, получится. А любовь — это то, что осуществляет свой предмет, делает его существующим — и довольствуется этим, не ищет своего.

Filter → Stylize → Depersonalize...

Большинство способов преодоления кризиса основано на разрушении, взломе и деконструкции контекста творческого высказывания. Если мы работаем с вещью, пытаясь сделать её лучше (т. е. ближе к некоему подразумеваемому идеалу), то первое, что мы должны сделать — это сколоть кусок присохшего и полимеризировавшегося контекста (знания о вещи), чтобы обнажилась суть.

«Оно должно быть плоским», «оно не может быть полупрозрачным», «метафоры нельзя понимать буквально» и т. п. — то есть всё, что мы о вещи знаем — всё это подлежит уничтожению. Так называемый «разрыв шаблона» — это всегда жертва и болезненная операция, потому что рвётся там где тонко, а тонко там где живое; всякий раз трещит не меньше чем ткань активно обитаемого нами мира. Но именно с этим треском рушатся идолы.

Достойно и правильно то же самое предпринимать человеку, который надеется улучшить себя. Every man and every woman на 93% состоит из своих социальных, культурных, экономических и прочих внешних контекстов и из контекстов личных, порождённых так называемым «жизненным опытом» (то есть в целом из того, что человек сам о себе знает), — и это псевдо-Я есть каземат, в котором заперт человек внутренний — или, возможно, грязная, затрудняющая движение одежда. Не принеся в жертву часть того, что ощущаешь как «себя» (но что тобой не является) — не сдвинешься с места. «„Я“ — это такая срамная дыра, дупло, в которое человека сношают бесы», как сказал один мой френд.

Поскольку человек, надеющийся как-то улучшить мир, не может дистанцироваться от улучшаемого мира (наоборот, требуется органическая в него встроенность), вырисовывается некая универсальная стратегия.

Аскетика и дизайн

Многие из тех, чья личная эффективность зависит от количества, качества и своевременности творческих озарений, советуют: чтоб мозги не завонялись, идеи нужно экстериоризировать и вообще щедро раздавать; своё не должно нравиться; идеи приходят извне и вовне должны уходить. Думаю, это имеет прямое отношение к разрушению контекстов, о котором говорилось выше. Нарисуем человека. Вот человек:

Человек есть колодец для выращивания вещественных кристаллов из невещественных логосов. Как мы знаем из школьного курса алхимии, любая работа с материей внешнего мира (в т. ч. с информацией) всегда делается в соединении и во взаимодействии с соответствующим внутренним процессом (например, художественный текст всегда пишется и внутри и снаружи автора — неважно, одновременно или нет, важно, что второго без первого не бывает. Иллюстрация сначала рисуется на внутренней поверхности лба). Воплощённые логосы вещей зреют под воздействием Духа; достигнув некоторого состояния, экстериоризируются — всплывают. Теперь их можно брать:

Проблема в том, что всплывшее надо немедленно удалять: разрушать, деконструировать, раздавать, встраивать во взаимодействия и т. п., в противном случае оно приобретает самостоятельную ценность, присваивается нами, берёт нас в плен. «Если я сжимаю в руке сокровище — у меня нет этой руки», говорит митр. Антоний Сурожский.

«У меня нет ничего своего». Согласно, например, Платону, всё, что мы можем придумать — уже замышлено (иначе говоря, уже существует в наилучшем и наичистейшем виде — в виде логосов): как новые вещи, так и новые качества вещей и новые связи между вещами. Человеческая голова не рождает того, о чём нет замысла у Бога — можно лишь в со-творчестве с Творцом получить, увидев это: то, что показывают всем, но не всякий видит, потому что кругом грязная вода.

Кому-то, чтобы «увидеть логосы вещей», необходима концентрация, кому-то напряжение сил, кому-то, наоборот, надо расслабиться, — но так или иначе всем нужна чистка. Если я засорён «своим собственным», то свет не проникает на достаточную глубину, и начинаются гнилостные процессы (именно так, напр., загноился люцифер). «Место Бога занимает давящая одержимость самим собой, само-идол, а его печальные утопии грозят со времением изменить и антропологический тип. Человек теряет измерение глубины, измерение Св. Духа, а тот, кто не движим Св. Духом, согласно дерзновенному слову Григория Нисского, не является человеком», пишет Павел Евдокимов.

Ролевые игры

Самые серьёзные проблемы с профпригодностью у меня всегда начинались, когда я заканчивал какую-то большую работу. Не потому, что «уставал» или там «перегорал», а именно потому что начинал себя отождествлять с этой работой, врастал в неё. Как бы чувствовал себя этой работе обязанным. Например, один художественный уеб-сайт вынашивался года три, а делался полгода; наконец, он был закончен, опубликован, наполнен, собрал урожай комплиментов и наград, которыми я жадно набил (до отказа) свою самооценку, — после чего утратил подвижность, окуклился и впал в кататоническое состояние года на два. Я стал «автором этого сайта» и больше никем.

Полегчало, когда отвлёкся на какие-то другие вещи, но до сих пор ясно помню ту сонную, овощную клаустрофобию, когда сидишь, распух, паникуешь, не можешь пошевелиться.

Разрушение и аскеза и деперсонализация и социокультурный суицид и «прочистка колодца», и юродство, и никак иначе. Недавно понравилось из википедической статьи про буто:

Тело босоногие импровизаторы уподобляют сосуду, который надо опустошить, освободить от всего личного, чтобы наполнить чем-то чужим, инородным, будь то дух дерева, сухого листа или старой женщины <...>

Ритм движений в буто определяется не механически, а отталкиваясь от определённых слов и образов, представленных через новаторский подход Хидзиката к нотации танца, получивший название «буто-фу» (яп. 舞踏譜).

Можно привести следующие примеры «буто-фу»: «Стань плавающей в твоей утробе камбалой», «Представь, что твоя голова увеличилась в десять раз», «Выражай себя только так, как если бы ты шёл прямо по слову „ностальгия“», «Ты, в окружении собравшейся в полном составе семьи, смотришь на фейерверк» и др.

Может быть, надо вот этот (который сейчас у меня в фотошопе) сайт рисовать так, как будто я гигантская африканская улитка Achatina fulica, а сайт это лист китайского салата. Или так, как будто я — это частица «не» во второй заповеди Моисеевой, а мой сайт — это документ NHC 3.4 (Берлинский гностический кодекс 8502.3) из библиотеки Наг-Хаммади.

(Может быть, не весь сайт, а разбить на локальные тактические подзадачи, и каждую отдельно решать таким образом — навигационный модуль, размещение логотипа, цветовая схема и т. д. Причем разбивать тоже так, как будто например я — боевой топор Эйрика Рыжего, а оно — батон сервелата «Коньячный»).

Некоторые просто поворачивают холст вверх ногами или делают в фотошопе Flip Canvas Horizontal.

Охота на единорога

Многие рецепты творческой трансгрессии — технологичны: в них Дух это прибор, инструкция к которому утеряна и опытным путём может быть восстановлена; или Дух это умный и быстрый зверь, которого можно всё же перехитрить и уловить — используя некие «техники». Бог не фраер, граждане творческие работники, Он гордым противится, а смиренным даёт благодать не потому что вреден, а потому что вежлив. Если мне нужен именно конкретный результат, полностью соответствующий моим представлениям о результате (например, результат «в моём стиле»), то Он и не навязывается.

Вот человек что пишет (см. эпитеты):

...и Святому Духу Господу самосластьну быстрообразну огненосну безобразну тонку невидиму творцу...  — В Субботу по заутрени молитва преподобнаго Кирила Священноинока, список СОЛ1

Какие могут быть с таким техники? Дальше цитата про аскезу. Тут как бы двоякое направление работы: если с Духом техники не срабатывают, то уже подлежащий демонтажу «ветхий человек» есть как раз довольно тупая конструкция, «Я»-робот, и с ним более или менее работают именно (более или менее деструктивные) техники.

Цель, которую преследует аскеза, — первозданнее падшей природы, ее место — в доконцептуальном, доэмоциональном, доволевом центре, она хочет коснуться девственного «Я», созданного «по образу Божию». В крайних формах аскезы видна попытка изменить удел человека изменением психосоматических элементов. Об этом говорит св. Макарий в «Гомилиях»: «Когда апостол увещевает: совлекитесь ветхого человека, он имеет в виду всего человека, он хочет сказать: имейте иные глаза, нежели свои, иную голову, нежели свою, уши, руки, ноги, которые уже не свои»...

«Апостольский человек» подвижников ускользает от законов мира сего и предвосхищает человека вечности. Хотя изменение и носит совершенно внутренний характер, его радикальность иногда символически подчеркивается тем, что затрагивает и внешность человека, как это происходит со св. Алексием «человеком Божиим», который после возвращения из пустыни принят в собственном доме как нищий, и никто не узнает его. Одна женщина, Афанасия, присоединяется в пустыне к своему мужу под видом мужчины и остается неузнанной до самой смерти...

На иконах мы видим людей, чья плоть не имеет ни веса, ни земного притяжения; существ, живущих в новом измерении. Они лишены материальности, вещественности, но не реальности, более того — они реальнее остальных, поскольку превзошли самих себя. — Павел Евдокимов. Этапы духовной жизни

В заключение — мотиватор: будь художником, выкинь себя на помойку,

или лучше подари себя на день рождения.